И был ему глас... (взято тут
http://www.taday.ru/text/1106408.html)
К каждому практикующему врачу непсихиатрической профессии рано или поздно придет психически неадекватный пациент. Вот и ко мне повадился довольно странный дерганный персонаж по имени, ну скажем, Малахольнов. Было ему лет 27-29. На его угловатом лице были глубоко посаженные, маленькие, лихорадочно блестящие глаза. Лицо его постоянно сжималось в гримасы, он с трудом мог усидеть на месте – все крутился на стуле, заламывал руки, щелкал суставами. Говорил отрывисто, словно какими-то приступами, с какой-то надрывной страстью.
Надо сказать, что никаких проявлений глазных болезней у него не было. Зато, что характерно, была масса жалоб: и света боится (никакой светобоязни), и не видит ничего (острота зрения 100%), и что у него там мешается (спокойные слизистые),и расположены у него глаза в орбите как-то не так, как у других людей(нормально расположены, подвижность не ограничена), и капли, что в прошлый раз прописали ему, не помогли, и т.д. и т.п.
Забегая вперед, скажу, что в этот день, часом раньше до Малахольнова, ко мне приехал мой старый пациент - отец Досифей - монах из одного известного монастыря. Батюшка этот говорил, как многие священники нашей Церкви, сильно окая. Был он худ, высок, черноволос, с длинной бородой и власами, ходил, как и полагается монашествующему священнику, в черном облачении. Голос у него был низкий, густой, очень сильный, я бы сказала громоподобный. на службе Досифеича было слыхать еще при входе в храм. А уж после исповеди у него его распекания гремят у меня в ушах еще долго.
У батюшки была близорукость высокой степени, и я посадила его за шкаф расширять зрачки. Для этого каждые 15 минут я ему закапывала специальное лекарство. Батюшки из-за шкафа видно не было, и входящие не знали, что у меня в кабинете кто-то есть, кроме меня и их.
Так вот, сижу я с этим Малахольновым, пишу в карте - нормальный статус - и втайне досадую на поликилинического врача, что тот за каким-то рожном прислал мне его опять на консультацию. Понятно же, что у человека не с глазами проблема, а самый обычный дисморфоманический бред, характерный для шизофрении.
Я говорю Малахольнову:
- Послушайте, голубчик, вам не к нам следует приходить, а к врачу невропатологу и психиатру. А пока вот эти капельки покапайте, они облегчат ваши жалобы.
Внезапно Малахольнов вскочил и заходил взад-вперед перед моим столом, а потом резко перегнувшись через стол, и нависая надо мной, выдал:
- Вот вы, врачи, вечно в организм человеческий вмешиваетесь!!! Зачем вы больных лечите, а? Чего вы лезете, куда вас не просят? Кто вам такое право дал?!
Я хотела было указать ему на явную нелогичность его высказывания: он-то сам ко мне пришел лечиться, но Малахольнов, не дал мне рта раскрыть, заводился все больше и больше. Мне стало не по себе, но вида я не подала.
- Господь Бог посылает людям болезни не просто так!!! - он яростно погрозил мне перед носом своим сучковатым пальцем с изгрызанным до мяса ногтем. - А вы лезете! мешаете! исправляете!
Он почти кричал, стуча кулаком по моему столу. Правая рука моя решительно сжала тяжелый офтальмоскоп.
- А кто вы такие, что бы воли Божьей противиться?!! Я все понял: в вас весь вред!!! - последние фразы он произнес в характерной воющей истерической интонацией, что сильно напомнило мне речи Гитлера в 1939 году.
Он уставился на меня, зло сверкая своими маленькими глазками, сотрясаемый нервным тремором и тяжело дыша. «Кристаллизация бреда, - пронеслось у меня в голове. - Чувак нашел виноватых, и это я».
Мгновение мы созерцали друг друга в напряженном, посверкиваюшем молниями, молчаниии - я, прикидывая, успею ли удрать прежде, чем он на меня бросится или все же придется дать ему профессионально в глаз офтальмоскопом, он - весь в своих мрачных страшных мечущихся мыслях.
И тут раздался величественный громоподобный голос:
- Чадо, Коли можешь сам нести немощи и болезни своя, возьми сей крест, терпи и следуй смиренно за Христом! Получишь венец в жизни вечной! Тех же, кто по слабости своей не может и идет к врачу - не осуждай, и врачей - не суди, так как профессия сия благословенна и осиянна святыми премного. А теперь иди, чадо, ступай с миром!
Воцарилось молчание. Малахольнов застыл с побелевшим лицом. губы его беззвучно шевелились. Потом он, заикаясь, спросил:
- Эт-то ч-ч-чей был голос?
Я, внимательно посмотрев на него, протянула ему карту, и с холодным недоумением сказала:
- Какой голос? Я лично ничего не слышала.
Лицо Малахольнова окаменело. Потом он молча развернулся и медленно, деревянными шагами, вышел из кабинета. А я пошла за шкаф, поклонилась батюшке. Он улыбался в бороду, а потом молвил: «Пошел... аки Савл». И мы пошли смотреть глазное дно.
Больше Малахольнов не приходил ко мне на консультацию.